В подмышечной впадине зала На станции «Площадь Свердлова» Слепая старуха кричала Какое-то странное слово,
Кричала – и мелко крестила К вагонам метро проходящих, И снова кричала, и выла, И я подошёл, и звенящим
Ударом прозренье упало Под сердце, когда я врубился, Что пела она – не кричала! – Молитву «Христос народился!»,
Я этой молитвы не слышал, Как, впрочем, и прочих – безбожник – Но ужас, сознанье колыша, Во мне нарастал: не художник,
Не вождь, а слепая старуха Сподобилась Бога! А мы-то! А я, тварь, лишённая духа, Не встретивший Господа мытарь!
Давно бы крестился… Но что-то Всё держит, как будто не жажда, А страх и земная забота Влекут меня в церковь…Однажды
Я слышал, как просят у Бога Квартиру, здоровье, зарплату… Неужто и я так убого, Так, боком, как в кассу по блату,
Пройду к алтарю, отишачу Молитву, а после, канюча, За пазуху Богу заплачу: «Дай, Господи, дай…» Да уж лучше
Я вечно, не ведая Бога, Гордыню работой смиряя, Пойду, побираясь дорогой, По миру! От края до края
Его обойду, хоть кому-то, Хоть чем-то неся утешенье, Терзаясь сердечною смутой И зная: не будет прощенья
За то, что не именем Бога, А словом своим небогатым Старался рассеять заботу, Пытался поставить заплату
На ветхое рубище наше, Что жизнью прозвали нелепо, Поскольку ни выше, ни краше Не ведаем, глухи и слепы…
А эта старуха, что пела В подмышечной впадине зала? – Она ни о чём не жалела! Она ничего не желала,
Она, как поэт – вольнодумец, Который, к тому же, напился, Кричала мне в рожу: «Безумец! Покайся! Христос народился!»,
Она задирала рубаху, На тоненькой ножке скакала, Она забиралась на плаху, Она палача призывала…
Поэтам самим их живучесть Мучительна: жребий не светел… Но петь невозможно, не мучась, Как Анненский тонко заметил… |