Архив

                                          

для брутального бельканто о Татьяне Иванне, младой Терезе, дворнике Серёже и Морисе Равеле.

Однажды на кухне, в воскресное утро апреля,
сидела за кофе, ещё выплывая из сна,
Татьяна Иванна, большая фанатка Равеля,
при всех совершенствах своих — совершенно одна.
Её благоверный отправился в командировку,
сюжет тривиален, развязка стандартна, с душком;
и тридцатилетняя дама с известной сноровкой
ласкала себя куртуазным таким коготком.

Лицо выражало вполне объяснимые чувства,
халат распахнулся, явив депиляцию ног.
Ну, где ж ты, мой зайчик, мой козлик? О, чтоб тебе пусто!…
И в это мгновенье в прихожей раздался звонок.
Татьяна Иванна очнулась, прервалась, вскочила,
споткнулась о шлёпанец, и, подбегая к двери,
успела подумать: «Кого это там притащило?
С утра, да пораньше — кого б ещё, чёрт подери?»

А там, на пороге, не так чтобы вовсе нетрезво,
но слишком уж как-то на мысли о том наводя,
подруга Татьяны Иванны, младая Тереза
стояла с бутылкой шартреза, прижатой к грудям.
Татьяна Иванна на кухню её пригласила,
и кофе налила, рельефно качая бедром
под звуки пластинки, игравшей негромко и мило
Мориса Равеля — не что-нибудь, а «Болеро».

Когда современная женщина хочет мужчину,
в глазах появляются нега, азарт и мечта;
иной и не стоит причины искать для кручины,
недаром причинными названы эти места.
Но если предмет вожделения недосягаем,
в подчревьи свербит, а гормоны танцуют вальсок,
в такой ситуации женщина, даже святая,
любая, проверено точно — готова на всё!

Татьяна Иванна, блондинка недюжинных статей,
припомнила, кстати сказать, пару строф из Сапфо,
сорвала с Терезы весеннее лёгкое платье,
пустив под откос статус-кво, реноме, комильфо.
Младая Тереза едва не свалилась со стула,
с капроновым треском о гвоздь раздирая чулок;
Татьяна Иванна скользнула, мазнула, лизнула…
Но снова в прихожей раздался злосчастный звонок.

Татьяна Иванна с досадой воскликнула: «Боже!
Да что же такое! За что ж это именно мне!»
…С разбойничьей рожей, доверчивый дворник Серёжа,
топтался под дверью, зажав в кулаке портмоне.
— Мадам, — пробасил тенорком активист коммунхоза, —
не Вы ль сей предмет обронили парадного близ?
Простите, entre nous soit dit, беспардонность вопроса,
практический мой интерес не сочтя за каприз.

В ответ на такую бесхитростную эскападу,
подобно сомнамбуле, ввергнувшейся в забытьё,
фигуру Серёжи итожа двусмысленным взглядом,
Татьяна Иванна кивнула: «И вправду — моё».
И тут же, с невиннейшей целью излить благодарность,
в квартиру был препровождён неожиданный гость,
а там, отметая условность, фригидность, вульгарность
плюс рамки приличий, всё, собственно, и началось.

Расплавленной бронзой мелодия капала на пол,
напомнив какой-то испанский рекламный плакат;
на этом лирическом фоне смотрелись неслабо
и взгляд с поволокой, и низко посаженный зад.
До костного мозга, до эпилептической дрожи,
под охи и вздохи, под всхлипы и грубую брань
Татьяну Иванну с Терезой утюжил Серёжа —
Барков отдыхает, такая пошла падеспань!

А после, шатаясь под ветром, как будто с похмелья,
Серёжа шагал по проспекту со скорбным лицом
и скрёб по сырым тротуарам метлой в такт Равелю,
сбивая с привычного ритма окрестных жильцов.
Из окон летели окурки, кондомы, бутылки,
и мат громыхал ему вслед, как пустое ведро,
но это не важно, поскольку всех мыслей в затылке —
две голые бабы и… как там? …ах, да, «Болеро»!