Архив

В шесть пятнадцать зазвонил будильник.
Я вскочил: безумен и патлат,
За рассолом слазил в холодильник
И доел под шубою салат.

В душ пошёл. Вдруг воду перекрыли.
Надо б звякнуть в ЖЭК, качнуть права.
Вспомнил, как ходил к соседке Лиле:
Та просила поколоть дрова.

Как колол, не помню. Вроде пили.
Вроде, к Лиле после приставал.
Впрочем, может, приставал не к Лиле.
Дальше ― полный в памяти провал.

Тут сосед зашёл с бейсбольной битой,
Протянул забытый мной пиджак...
И теперь я ― с мордою разбитой.
Почему он поступил вот так?!

А ведь раньше, кажется, дружили,
Угощал его я табаком.
Да чего уж там, в одной дружине
Состояли с этим мудаком.

Я ведь раньше, братцы, был непьющим.
Жизнь меня поставила в портер.
Был я всем надежды подающий
Скромный беспартийный инженер.

Я ходил ухоженный и бритый,
Как простой советский Аполлон,
И под модный танец "Рио-Рита"
Незамужних женщин брал в полон.

И одна божественная пташка
Как-то залетела на огонь.
Ах, Мария! Или просто — Машка!
Сколько страсти, пыла и погонь!

Я ей отдал всё, забыв забавы,
Растеряв друзей, раздав долги.
Нет, ребята, вы сейчас не правы,
Потому что — я тогда погиб.

Лишь слетала с плеч её рубашка,
Открывался тайный пустячок:
Страстная божественная ляжка
С родинкой размером с пятачок.

И когда порой бывало туго,
Будто в сердце — острые ножи,
Я её всегда просил, как друга:
"Родинку, Мария, покажи!"

Как увижу, и уже — не грустно!
И ушли печали в пустоту!
Будто я на Родине под Курском
По траве некошеной иду.

Но однажды, встретив Алевтину,
Я, ребята, Родину продал.
Я нажрался, братцы, как скотина,
И другие дали увидал.

А Мария, милая Маруся
Не простила, вещи собрала.
И теперь, покуда не упьюсь я,
Мне и жизнь, ребята, не мила.

Вот сижу, вино хлыщу до дна я
И глотаю слёзы на ходу,
И всплывает Родина родная
Родинкой у Машки на заду!   


1972