Архив

Я пел Вертинского, мне было хорошо.
Мне было неожиданно понятно,
что находили в нем другие.

Я пел его матросов. Стало тихо
в моей обеспокоенной душе.
Так тихо, что услышал за стеной
себя, поющего, плетущего слова.

Что остается нам, когда уходим
в чернильную упругую мишень,
а за окном клубятся голоса
оставленных, но верных, но любимых.

Я пел Вертинского. Беззвучно. Наизусть.
Весна сегодня, теплая трава.
Но яблоневый цвет уже летит.