Рядом с тобой мне вновь шестнадцать
лет - забавна, не правда ль, эта
метаморфоза времён? Смеяться
над собой, млеть от силуэта
твоего, камейного, сбоку,
на заре китайского шёлка,
верить в тебя больше, чем в Бога,
быть с тобой рядом, но и только!
- Я разучился целоваться,
впрочем, конечно - никогда и
не умел; в мои-то шестнадцать
поздно пытаться уже, родная,
стать кавалером Казановой -
впору писать воспоминанья,
бисером шья каждое слово
ежевечерних расставаний!
Невыносимо громоздка стая
фраз дежурных, и я, невольно,
силясь сказать, слова глотаю,
давлюсь глаголами, как болью,
местоименья не находят
места себе - угловатое "мы",
распавшись на "ты" и "я", юродиво
мычит парой глухонемых из тьмы.
Мне б добавить годков так двадцать,
чтоб за тобой лысоватым фавном,
изнемогая от страсти, гнаться.
Гнутся деревья к земле плавно,
бег твой лёгок, как сон детский,
лишь трещит под стопой хворост -
это, и никуда не деться,
стынет мой настоящий возраст.
Сам на себя зол, бешен -
видно, уже ничего не сделать -
всё же скажу: люблю, хоть вешай
кнопкой к стене, как шесть на девять.
Позади, вслед торжищ и игрищ
лишь стихи - пепелищ гуще.
Что ты в моей истории смыслишь!
Лучше побереги уши!
Ты ж говоришь: "Пройдёт!" Возможно,
стихнет как дождь в листве опавшей,
смыв по канаве придорожной
смятые лепестки ромашек.
Что гадать? Не в том ведь дело -
очи, в которых хохочет ветер,
ног и плеч твоих загорелых
горькое золото, доннерветтер,
мне не запомнить на прощанье,
не сохранить, не сберечь - каюсь!
Речь не о том, на одном дыханьи,
всё не то; попросту - задыхаюсь
словом и временем, спасу нету.
Милости ждать ли? Да хрен с нею!
Хуже любовников, чем поэты,
Слышишь, гони-ка меня в шею.