Архив

Дирижер взмахнет смычком тяжелым -
музыканты вступят в унисон.
Ох, уж те амуры да виолы,
вечности жерло, глагол времен.
Антураж доподлинно старинный,
восковых свечей веселый свет...
Это - сам маэстро Боккерини
нам с тобой играет менуэт.

А наутро, чуть рассвет забрезжит,
размывая мутный небосвод,
прямо под окном цыган заезжий
о родимом крае запоет,
где летит повозка в снежном поле,
бубенцами издали звеня.
То ли это просто призрак, то ли
так и начинается война.

Мир горит, как старая гравюра,
скручиваясь с треском, не спеша.
Но звучат виолы да амуры
чисто серебро, моя душа.
Не жалею, не зову, не верю -
ветром ли вернемся на круги!
А война стоит у самой двери.
Стало быть, бежать? Ну, что ж, беги.

Впрочем, погоди: себе дороже -
смерть на полчаса опередив,
слышишь, по пятам несется тот же
самый незатейливый мотив.
Что за дело, дым какой чужбины
бледной пеленой нас обовьет?
Нынче бал! И ночь, за половину
перейдя, срывается в полет.

Дирижер взмахнул смычком тяжелым,
и уже стоим, рука в руке,
я - в расшитом бархатном камзоле
ты - в парче и в белом парике.
Все же, хорошо играют, черти!
И совсем не важно, свет ты мой,
ветер ли, дыханье близкой смерти
задувает свечи по одной.