По морю, по синему морю, по белому свету плывут корабли из похода с добычей, с победой; плывут корабли, брызжет пена и слышно, как сзади кричат полоумные чайки: "Быть свадьбе, быть свадьбе!" А ветер пропах криком чаек, туманом и солью, а ветер как будто бы плачет: "Изольда, Изольда, Изольда, голубка, останься, опомнись, не надо!.. В серебряном кубке любовь перемешана с ядом".
Но кубок осушен, и души, как море, бездонны, и тонет рассудок в безумьи сердец и ладоней, и вечность становится мигом, а музыка - стоном, и с губ пересохших срывается шепот: "Мадонна! Мадонна, что делаем мы! Что мы делаем, Боже! Горит смертный грех на губах поцелуем Иуды, но душу свою от чужой отлепить невозможно; не видим греха мы. Мадонна, что будет! Что будет..."
А море несет корабли и уже постепенно вдали обозначились берег и темная пристань; там ждут королеву Изольду дворцовые стены, там воздух пропитан латынью бессмысленных тристий. Но все-таки странно, любимая, все-таки странно, что можно еще и дышать, каменея от боли. Застыли в улыбке холодные губы Тристана, а сердце позвало: "Изольда, Изольда, Изольда..."
...Золотая ладья скрылась в небесах. не зови, ведь я стала чужой женой.
|