из цикла "Истоки"
Тот осенний бульвар, где деревьев костры Золотого и рыжего цвета, Разыгравшись, бежал на вершину горы, Про обрыв позабывши, наверно... Я пошла на рентген. (Как далек этот день.) Слабый свет в глубине кабинета. Я впорхнула туда, а оттуда, как тень, Тихо вышла с большущей каверной.
Кашлянула на стеклышко я поутру. Ну, конечно же, палочки Коха. И анализ шептал, что я скоро умру, Что бациллы кишат в поле зренья! Мой румянец алел. А она не смогла — Маме стало в сарайчике плохо, И она между дров потихоньку сползла Или рухнула там на колени.
В подсознанье блеснуло, как мама ее, Бабка Доба, за деда когда-то: "Шрэк его, но не штэк! Шрэк его, но не штэк! Это, готеню, я виновата".
Голос мамин: "Пугай! Но не бей, не карай. Ты один, ты единственный можешь... Много слез у меня. Мало слов у меня. Пожалей, пожалей меня, Боже".
То ли стон — из предсердия, из живота, То ли то, что давно я была сирота, И как дождик чиста, и смешна иногда — Только мама моя домолилась! А чахотка ушла. Отступилась.
|