Архив

Остановил мгновенье неудачно –
Прицелился его затормозить
На высшей точке счастья, в миг восторга,
Когда осенний свет и все дела,
Да вот беда: пока произносил,
Дрожа от предвкушенья, заклинанье,
Обкатывал по букве каждый слог
И приглушал срывающийся голос
Гнусавинкой и мягкой хрипотцой,
Как, знаешь, у артиста Козакова,
Чуть провернулось колесо судьбы –
На крошечное, в сущности, деленье,
На подлый градус – и стрельнуло в зуб,
По радио включили президента,
Сосед за стенкой учинил ремонт,
Вскипевший кофе выпрыгнул из турки –
Короче, начался такой содом,
Что вечность в перспективе стала адом,
И Гете, гад, глядит куда-то вбок –
Мол, я не я, и пьеса не моя,
И замершая на лету ворона
Висит в окне, как жирный черный «хер»;
А главное, проклятое мгновенье
Не хочет запускаться – типа, нет
Для опции такой ни алгоритма,
Ни заклинанья – что ему сказать?
«Иди давай, мгновенье, ты ужасно!»?
Оно лежит себе, как Вечный Жид
На пенсии – и, вроде, даже дышит,
Но глазки в кучку, и рефлексов ноль,
И никаких надежд на пробужденье.

Мы там периодически бываем.
Наш повелитель времени сидит,
Схватившись за скулу, клокочет кофе –
Неукротимый грязевой вулкан,
Угрюмый стук фигачит из-за стенки,
Убогий вождь смердит на весь эфир.
Когда в огромном городе моем
Плывет жара, здесь за окошком осень –
И можно через форточку дышать
Прохладой октября, и можно гладить
Ворону по скрипящему перу.