Все теперь февраль – застывший месяц. И хотя, придавленный жарой, Люд потеет, пыль босую месит – Все февраль – он здесь, он шельму метит. Дверь закрой. Глаза и рот закрой.
Лето расслоилось: веет ветер, Плещет солнце, жмурится июль, Но, покуда день высок и светел, Все теперь февраль, все тонет в смерти, В цокоте снежинок, в пляске пуль.
Ходят-бродят големы Магритта, И выводит на стене рука: «Все февраль, разбитое корыто – Дверь закрыта, и глаза закрыты, И закрыта жизнь на три замка».
Я твое лицо держу в ладонях, Не осознавая до конца, Что не так. А это время стонет. И в лице твоем плывет и тонет Отраженье моего лица.
Праздники, салют, лосось на блюде, Танцы и цветы. Но шепчут вновь – Люди ли? Быть может, и не люди: «Все теперь февраль – бескрайний, лютый». Бог есть совесть – совесть! – не любовь.
Он стоит, как столб, как пыльный слепок, Ничего вотще не говоря. И трещит, застывшее нелепо По уши в земле, по пятки в небе, Злое колесо календаря.
|