Агур Ольга

В день, когда я вернулась, убили еще четверых.
До свидания, новых таможен, тележек, тунгусов,
впрочем, диких и ныне. Стал островом твой материк.
На рябиновых листьях – следы комариных укусов,
проступает по ягодке осень, мороз достает
до застежек на лифчике… дальше идти разучилась.
До свидания, новых заслуг перед жизнью, холодных щедрот,
принимаемых мной сгоряча за последнюю милость.
Впрочем, неудивительно. Редечный дождик сквозит,
под салями кассеты вопят о любви и разлуке,
и отечества запах, дешевый поместный транзит,
протрезвеет, несвежей газетой испачкает руки.
Нас с пути не свернешь! До чего хороши облака!
Проплывают, гляди, над говяжьим, с подливочкой, храмом.
Золоченую крепкую луковку тронет Господня рука
и простит, и помилует, с ложки накормит – за папу, за маму,
и пока что живой, ты отыщешь пельменную, в ней – уголок,
над безгрешной тарелкой вздохнешь о чеканке устава
и, склонившись над тенью, столовским ножом ее срежешь у ног
и в соборных лесах отмахнешься от римского права.
Пусть себе говорят! Пусть плеснется на сонный асфальт
и коньяк за лимон, и омоновский кукольный пристав,
и четвертой волны торопливый скрипичный дискант,
и компьютерный вирусный кашель в домах оптимистов.
Я запомню все это, я милую долю с ладони сглотну,
я и капли не дам темноте сентября на затравку.
До свидания, новых зарубок, себе оставляю одну –
в честь кленовых венозных прожилок
на красном листе,
укрывавшем московскую травку.