Улица моя выходит к морю –
Черному от грозового горя,
Белому от снежной кутерьмы,
Чуть коричневатому от солнца,
Синему, покуда в нем пасется
Небо и лежим, как небо, мы.
Если ты в тоске, в тщете, в миноре –
Глянь в окно: в окне такое море!
Разлетайся улицей к нему –
К теплому песку, к шуршанью, к плеску.
Нет иного способа воскреснуть,
Зализать войну, замыть чуму.
Там сверкает, мечется, грохочет,
Там кто хочет делает что хочет,
Там, большой, слегка навеселе,
На горбу прибрежной желтой дюны
Шпаликов сидит – живой и юный,
С водочкой в искрящемся стекле.
Там о вечность чиркают мгновенья,
Вспыхивают чайки, воду пеня,
Пляшет краб, в теньке невдалеке,
Лежа на песке за плоской глыбой,
Сын мой разговаривает с рыбой
На понятном рыбе языке.
Улица, когда тебя закрыли,
Рылом экскаваторным разрыли,
Мордою бульдозерной сгребли
В складку шлака, лома и бетона,
И кругом расставили кордоны,
И отгрызли небо от земли,
Улица, когда тебе сломали
Позвоночник, накачали шмали
В легкие, расплющили лицо
О пустые истины, залили
Глотку ядом, уши засмолили,
Очи запечатали свинцом,
Утопили тротуары в жиже,
Неужели я возненавижу
До кости истерзанную плоть,
Тусклый взгляд твоих безлюдных окон,
Твой асфальт, что техникой раскокан
Так, как рок не в силах расколоть?
– Что ты, сын, рисуешь?
– Это волны;
Глянь: они вольны, они довольны,
Бродят по листу за рядом ряд,
Это рыба примостилась с краю…
– Что она там говорит?
– Не знаю.
Рыбы непонятно говорят.