Год был отвратный, смрадный и срамной, Он встал столбом позорным над страной, Он захлестнул нас тошнотворной жижей, Год-идиот, отбившийся от рук, Куражился, изгадив все вокруг Зловонной копотью и слизью рыжей.
В тот год отчизна съехала с ума – Курнула спайса, нажралась дерьма И пляшет от себя самой в восторге, Сломала мебель, развалила дом И тычет окровавленным перстом В того, кто уклоняется от оргий.
В тот год сбежавший от врачей дебил К соседям влез, порезал, порубил, Огреб по полной, заперся в сортире, Теперь скулит, по трубам шваброй бьет И спать ночами людям не дает. И нет житья в разгромленной квартире.
От страха, от презренья, от тоски Мы побросали вещи в рюкзаки, Закрыли дом и выбыли из рая – Подальше от поднявшихся с колен, Чьи судьбы – прах, чьи идеалы – тлен. Короче, чемодан-вокзал-Израиль.
И, стоя над лазурью здешних вод, Я думаю: «Какой паскудный год!» – И не могу уйти от этой мысли. И пусть нам двери распахнул сезам, Мертвящей вьюгой режет по глазам Глухой февраль, в котором мы зависли.
Мы вывезли детей, собак, друзей. Мы превратили прошлое в музей, В котором мы же сами экспонаты. Оставшиеся машут нам из тьмы – Мы машем им в ответ. Они как мы, Но чуть грустней и менее пернаты.
Курантов бой. Мычание вождя… Наверное, немного погодя Отпустит, мы взойдем на новом поле, Найдем прокорм и верные слова. Но стоит вам шепнуть «два-ноль-два-два» – Лицо мое расколется от боли.
|