Я проживаю на улице Леопольда Блума.
Утром здесь пасмурно, днём невесело, ночью угрюмо,
Изредка вспыхнет солнце в трещинах меж облаков,
Словно фонарь мимоходом заглянет в нутро вагона.
Улица наша – пространства, пути, тупики, перегоны,
Грохот тележных колес, пошаркиванье башмаков.
Улица Блума – скорее не улица, а река ты.
Выйдешь с утра прогуляться – вряд ли вернешься к закату,
Если вернёшься – боюсь, своего не узнаешь жилья:
Слишком сильны теченья и ветры на перекрестках,
Слишком упрям и тверд асфальт в дождевых бороздках,
Слишком растянуто время, невнятны его края.
В страннике больше текста, чем тела. Ему не снится
То, что снится оседлым, – буквы, строки, страницы
Так и рябят в усталых его неспокойных снах,
Гарпии и драконы в проёмах висят оконных,
Ниже давят бычки потёртые лестригоны,
Ниже с прекрасным суккубом голый танцует монах.
Я прохожу по улице нашей – страницы, строки.
Передо мной расступаются грешники и пророки.
Дома меня не ждут. Да и есть ли он, этот дом?
Кто там – Арахна прядёт или ткет ковер Пенелопа?
Некто Никто проколол мне глаз – и, подобно Циклопу,
Даже овцу от скалы теперь отличу с трудом.
Ночь подступает подтеками сна и крепкого чая.
Несколько раз на дню себя самого встречая,
Вытоптав день до огрызка, до самого-самого дна,
Падая от усталости, себе самому уже не веря,
Вижу родную Итаку, с трудом отпираю двери
Только за тем лишь, чтоб осознать: за дверью – стена.
Боже, какие твари стеба ради ли, мерзкого глума
Улицу нашу назвали в честь Леопольда Блума? –
Ладно бы в честь Леона, если без Блума никак!
Долго ль вбивать мне шаги в мостовую, как в землю сваи,
Путая камень с волной, называя дома островами,
Тщетно буравя взглядом кромешный хтонический мрак?
Братья, ищите район попроще, поменьше площадь.
Пусть его местные нас клеймят, склоняют, полощут –
Что нам их языки? Мы и слов-то не знаем почти.
Пересидим в тесноте, проживем хоть втроём в углу мы –
Лишь бы убраться живыми с улицы Леопольда Блума.
Правда, сперва дойти бы до дома, до дома дойти.