Ну что тебе, черный Воронеж, Смешенье ветров и кровей? Кого ты еще похоронишь В бездонной утробе своей?
Кого одаришь покаянной Удавкой за голос и стих? Кто станет не улицей – ямой В бескрайних задворках твоих?
Отродье ежа и вороны, Гангрена в низовьях реки, Ты в спину ворчишь посторонним И кажешь гнилые клыки.
Купеческий, серый, никчемный, Заштатный, облупленный Рим, Ты даже не понял, о чем мы С тобою сейчас говорим.
И до смерти будут мне сниться Твой Сидоров, твой Иванов И серые, плоские лица Твоих площадей и домов,
Твой март, вороной и картавый, Колючие космы травы, И как протекают канавы В глухие расстрельные рвы.
Но скромные, не при параде, Торчат приживалы в дверях – Три птицы, три школьных тетради, На счастье тебе и на страх.
В них вся твоя сила воловья, Весенний парной чернозем, Весь рёв твоего поголовья, Спина под бубновым тузом,
Весь мелкий твой гонор, твой кипиш, Твой пахнущий пылью бульон. И ты, бессловесный, не сгинешь В безжалостной бездне времён.
|