Сердечный перебой от боли, не от грусти, и под ногами дерн так прочен и так груб. Где влажный куст ручья, где разветвленье устьев, где запах ночи, лепесток у губ?
Когда я почала железную ковригу? А помнишь крупный шрифт поэмы о Петре и детства круглый свет – под лампой зрела книга и нежной желтизной мерцала на столе.
Колесный перестук сливается с “Полтавой”: полки, и взрытый прах, и пылкий Шлиппенбах... И нить моей судьбы вплелась в судьбу державы, оставив вкус железа на губах.
|