Это я. На стульчике – в матроске – весь навстречу вглядам и улыбкам вдруг застыл в такой наивной просьбе:
мне бы жить без горя и ошибок.
Но глаза раскрыв, как два светила, в черноту уставившись, как в омут, я еще не знал, что это было чуть ли не у каждого второго.
А когда их выстроили вровень и когда скомандовали - Achtung! на меня пахнуло теплой кровью.
Или так же ненавистью пахнет?
И второй упал, когда светило солнце, словно высветило омут.
И нельзя сказать, чтоб жизнь любила что-нибудь изобретать другое.
|