Любарский Роман

В Вифлеем забрести — а потом не сносить головы, —
                            у яслей постоять над грошовой рождественской свечкой…
За углом — варят сахлеб, и запах тахинной халвы,
                            и ослица кричит, возбудясь преждевременной течкой.
За углом — тыщи лет, и недремлющий снайпер-араб,
                            напитавший свой гнев не сурою Омара Хайяма.
Он учился в МИСИ, он вчерашний строитель-прораб,
                            и на лбу его — лентой — зеленое знамя ислама…
Задувает январь полуснегом и полудождем
                            переулки и улочки те, что оставил Спаситель.
На стене (нацарапано, видимо, острым гвоздем)
                            неприличное слово. Сказать перевод?
— Не простите…
И горчит пуще прежнего нынче пасхальный кагор.
И сиротским дождям в белый снег превратиться пора бы…
Не Самсоновы лисы — лучи пробегают меж гор.
Не сносить головы — но сносить башмаки,
                            что вчера я купил у араба.