Айзенберг Владимир

А в это время, вечером воскресным,
Мой быт лукавый ублажал меня
Сухим вином, и старомодным креслом,
И легким грузом прожитого дня.

Казалось, что пора глухонемая
Ушла навек и сгинула в былом —
Аминь, аминь!.. И чудо пониманья
На равных восседало за столом.

На стук любой распахивались двери,
И в них входил, конечно, только свой,
И нимбу умиленного доверья
Сиялось всласть у нас над головой.

И был прекрасен вечер заоконный,
И нежность к сердцу — теплою волной...
...А в это время, издавна знакомый,
Шел по бараку шмон очередной.

Он рылся в стариковских корках кислых,
Он пачки сигаретные вскрывал,
Он, как в отбросах, в материнских письмах
Брезгливыми руками шуровал.

Он тряпки тряс и — мимо коек — на пол
(Молчи, зэка, не суйся на рожон!),
Разглядывал он фото, словно лапал
Чужих невест, возлюбленных и жен...

...А что же раньше? Раньше было море,
Врачующее от житейских ран,
И мы, толпою, как на богомолье,
Идущие к прибою по утрам;

И тяжесть волн, сработанных на совесть,
Ракушечника желтая пыльца,
И наших тел полет и невесомость,
И солнце, солнце, солнце без конца.

Существованья светлому усилью
Без устали учил нас добрый зной,
Учило море любоваться синью,
И горы — непреложной крутизной.

(Друг, погоди! Пожалуйста, не думай,
Что я собой заполнил этот стих,
Себя припомнив, развлекаюсь суммой
Своих страстей и радостей своих.

Я — это ты. Не больше и не меньше.
И я, и ты — мы от одних начал.
И я, как ты, постыдно онемевши,
За годом год молчал, молчал, молчал;

Я — это ты. Не лучше и не плоше.
И я, как ты, любил, работал, пил,
И я, как ты, ослепши и оглохши,
Добро удач за годом год копил;

Стихи читали, на цветах гадали,
"Ах, было что-то — поросло быльем!.." )
...А в это время где-то в Магадане
Происходил обыкновенный "съем".

Дошедшие до ручки и до точки,
Приемля жизнь со смертью пополам,
Под "Хороши весной в саду цветочки"
Бредут зэка, осилившие план.

Гнусит гитара, взвизгивает скрипка,
Брезентовый бормочет барабан!
О Господи, страшна Твоя улыбка
И непонятна пасмурным рабам.

Нет Бога — над, и нет земли под ними,
И кто-то от тоски — не сгоряча —
Вдруг скажет: "Ну, прощайте", — лом поднимет
И грохнет рядового палача.

А может быть, конец и так уж близок:
Известняковый не добил карьер -—
Но высочайше утвержденный список
Уже везет умученный курьер;

И землекопов мерные движенья
Увенчивают будничный расстрел...
...А в этот миг на чудо обнаженья
Светло и потрясенно я смотрел.

Доверчиво, без хитростей, без тыла
(Будь так же чист и так же нежен будь!)
Плывут ко мне безгрешно и бесстыдно
Струящиеся руки, плечи, грудь,

И, тонкое колено открывая,
Как кожура снимается чулок...
...А в это время песня хоровая
Летит от нар в дощатый потолок;

А в это время кто-то спорит с кем-то,
Постичь пытаясь общего врага;
Как на картинках Рокуэлла Кента,
Блестят в глаза белейшие снега;

Под ними — пот, не растопивший грунта,
Под ними — кровь, не давшая ростка,
Под ними — захороненная грубо
Лежит неисчислимая тоска...

...А в это время в залах Исторички
Река науки благостно текла...
...А в это время выли истерички
И резались осколками стекла...

...А в это время тени шли по сходням
В Колымском трижды проклятом порту...
...А в это время мы по ценам сходным
Сбывали ум, талант и красоту...

А может, хватит дергать нервы наши?
Ведь мы и знать, наверно, не должны,
Что женщины за миску постной каши
С себя снимали ватные штаны.

А может, впрямь пора щадить друг друга
И эту память вывести в расход:
Про "ласточку", "парашу", "пятый угол",
Про "бур" и "без последнего развод"?

Пора забыть. А иначе — едва ли
Так проживем отпущенные дни,
Чтоб никогда о нас не горевали,
Не называли траурно — "они"...