Клугер Даниэль

Не улыбкою Фортуны, легкомысленной девицы
Граф Потоцкий увлечен был во французскую столицу.
Но премудрости науки в славном университете
Занимали Валентина больше всех чудес на свете.
Графа ждет его невеста под Варшавою в поместье.
Нет из Франции Беате ни посланий, ни известий.
Ах, Париж! Столица мира, средоточие соблазна…
Добродетель там греховна, совершенство – безобразно.

Год проходит – и невеста в сердце пестует тревогу.
Год проходит – и невеста собирается в дорогу.
Ищет бедная Беата жениха в пределе дальнем,
По веселому Парижу бродит призраком печальным.
Не бывает граф Потоцкий на балах и на приемах.
Ни в театре, ни в соборе, ни в посольстве, ни в хоромах.
Ах, Париж! Столица мира, средоточие соблазна…
Добродетель там греховна, совершенство – безобразно.

Слух прошел – о том ей молвил нищий на ее пороге:
Кто-то видел Валентина средь евреев в синагоге!
Вот, у входа в храм еврейский, чуть жива, стоит Беата.
Видит свитки, покрывала. Занавеска чуть примята,
Кто-то молча бьет поклоны… Непривычная картина.
Сердце дрогнуло – узнала тихий голос Валентина.
Ах, Париж! Столица мира, средоточие соблазна…
Добродетель здесь греховна, совершенство – безобразно…

Ах, несчастная Беата! Горечь сердца не измеришь…
"Валентин, ужель отныне ты в любовь мою не веришь?"
На прямой вопрос невесты и жених ответил прямо:
"Ты любила Валентина – не еврея Авраама".
Он уехал из Парижа, прошлое навек развеяв,
Он уехал в старый Вильно, поселился средь евреев.
Авраам ушел от мира, средоточия соблазна –
Добродетель в нем греховно, совершенство – безобразно.

Донесли: Христа оставил и не просто оступился –
Он костра достоин, ибо в иудея обратился!
Обещал ему епископ, что получит он прощенье,
Коль раскается публично в столь опасном заблужденье,
И расстанется навеки с иудейским ветхим хламом.
Но ответил граф Потоцкий, ныне ставший Авраамом:
"Я хотел уйти от мира – средоточия соблазна –
Добродетель в нем греховна, совершенство – безобразно.

О, как часто вопрошал я в дальних селах и в столицах:
Что за вера, в самом деле, так нуждается в темницах?
Коль застенок – вместо храма, а палач – вершитель веры,
То от истины исходит запах ада, запах серы…
Я нашел, епископ, правду у гонимых иудеев,
И за то меня ты держишь средь отъявленных злодеев?
Удержать меня стремишься в средоточии соблазна…
Добродетель здесь греховна, совершенство – безобразно!

Не хочу я отрекаться ради жизни грешной, зыбкой.
Песней встречу день последний, на костер взойду с улыбкой!"
…И гуляла в старом Вильно то ли правда, то ли сплетня –
Будто пепел Авраама схоронила ночью летней
Некая еврейка Сарра… Но звалась она когда-то
Позабытым, нееврейским – польским именем "Беата".
И она осталась в мире, средоточии соблазна –
Где греховна добродетель, совершенство – безобразно…


Литовские евреи долго хранили память о графе Валентине Потоцком, обратившемся в иудаизм во время учебы в Париже, а впоследствии приговоренном к сожжению за отказ вернуться в католичество. В еврейских преданиях он носит имя Гер Цедек – "праведный прозелит".
Донос на Потоцкого написал его сосед, еврей-портной, сыну которого Авраам-Валентин сделал в синагоге замечание, когда тот, расшалившись, мешал молитве.
Друг Потоцкого Заремба, принявший иудаизм вместе с ним, из Парижа уехал не в Литву, а в Палестину и, поселившись в Хевроне, дожил до глубокой старости.