Ночь зорка, а утро слепо. На оконное стекло фиолетовое млеко прямо с неба протекло. Мрак усердствует, неистов, и в своем усердье глуп. Словно кредо альтруиста, снег во тьме почти голуб (-ой!).
Уж не спят вахтеры в клубах: взгляд остер, рука крепка. Восстает в верхонках грубых князь лопаты и скребка. Кое-как на рельс холодный тень бесплотная вползла - громыхнул трамвай безродный, за ночь выстывший дотла.
Содрогнулся дом от гуда заводского. И во тьму созидатели светбуда побрели по одному и растаяли в тумане, в фиолетовой тоске, каждый с кукишем в кармане и с талоном в кошельке.
Строчку в гимне недопетом заменив на «ля-ля-ля», утро красит ножным цветом стены древнего Кремля. Башни стонут, звезды меркнут. Пахнет супом и войной. И парит, как ловчий беркут, серп и молот над страной.
Жизнь проходит, опыт дремлет, Новый день глазницы трет. Все великое приемлет, Все ничтожное сотрет. Здравствуй, утро! Будь же спета песня новая Творцу! Здравствуй, цвета фиолета новый шаг к началу света, милый шаг к началу света и, увы, к его концу.
1987 г.
|