Сельц Евгений

                         «в северной части мира
                           я отыскал приют».      
                                     И. Бродский

Здесь очень северно. Почти что
куда ни ступишь – всё южнее.
Здесь каждый уличный мальчишка
к тебе относится нежнее,
чем к самолету. Аппараты
летательные в небе чаще,
чем мнимые аристократы,
стихи под нос себе бурчащие,
как молитву. Зимний сплин за
любое слово мстит жестоко.
Двояковогнутая линза –
земля и небо – для потока
фотонов труднопроходима.
А для молитв твоих – тем паче.
Перед глазами клочья дыма.
И выход ничего не значит:
он – дым. На гулком перекрёстке,
о пустоту прилавки стёрши,
молчат сутулые киоски.
И старенькие киоскёрши,
как рулевые в рубке судна,
плывут, метель одолевая.
Машины кашляют простудно,
завидуя стезе трамвая.
В потёках, дырах и заплатах
центральный рынок смотрит глыбой.
И маркитантки в маскхалатах
торгуют беляшами с рыбой.
Плакат аптечный просит слёзно
лекарства потреблять разумно.
Всё относительно серьёзно.
И относительно безумно.

Безумен, например, от фона
твой силуэт. И фон безумен.
Безумна трубка телефона,
когда отказывает зуммер.
Безумен спор струны Эола
с глухонемым «венцом творенья».

Но что-то действует на голос,
как голод на пищеваренье.
и это «что-то» тянет, точит,
морочит, мучает. И мнимый
аристократ идёт к любимой
и всё бормочет, всё бормочет...

1988