По бетонной полосе серебристая бежит птица, оставляя под крылом этот город, что давно болен, и московская земля всё стремительней назад мчтися, и колёса оторвал от бетонной полосы "Боинг". А в "Боинге", а "Боинге" летят среди стихий московский мальчик Боренька и мать его Рахиль. А бедный папа Боренькин на вечных сквозняках в сырой земле под "Боингом" лежит в отказниках А в "Боинге", а "Боинге" летят среди стихий сыночек папин Боренька вдова его Рахиль. Темны Рахили думочки, тернов её венец, а в сумочке, а в сумочке билет в один конец.
От себя не улететь - сколько б ни было часов лёта, и пространство самолёт, как отбойный молоток долбит... Не глядит назад Рахиль, потому, что как жена Лота, лишь оглянется назад - превратится в соляной столбик. Там жизнь её распятая прибита на века к распятью пункта пятого рукой кадровика. Там труженики гордые не судят, не рядят, а лишь жидовской мордою зовут в очередях. Там новой речью пламенной обманутая рать спешит на пашне каменной каменья собирать. Там до кровавой паники уже подать рукой. Там лучше жить в беспамятстве чем с "Памятью" такой.
И летит себе Рахиль, и лететь она уже вправе, и все горести её - в отлетающей назад глуби... Может, Родина не там, где родился, но тебя травят? Может, там она, где ты не родился, но тебя любят? Ах, Родина, ах Родина - лебёдушка, змея, красавица, уродина, мать-мачеха моя, где всё, что мною пройдено, - пушинка на весах, где небеса над Родиной и "Боинг" в небесах. А в "Боинге", а "Боинге" летят среди стихий печальный мальчик Боренька и мать его Рахиль. Она ещё не ожила, тернов её венец, а в кошелёчке кожаном - билет в один конец...
|