Кимельфельд Дмитрий

Иерусалимский камень стены на моем балконе-
Это всего лишь известь, крейда и доломит.
Я повязал платочек, как Дон Кoрлеоне,
И подо мною город, бессмертный шумит.
Как же он велик! Этот Нино Ротa,
Чью музыку я слушаю, прикрыв рукою глаза.
Она невыносимо печальна.
Буквально каждая нота.
Будто в ночной. атаке полегла сицилийская рота,
А над нею проходит гроза.
Это Время течет из своего Грота.
Оно превращает секунды в базальт.
А я слушаю эту мелодию в южных широтах
И вспоминаю часы и вокзал.
Серый, стрельчатый невероятно киевский,
Похожий на всю нашу тогдашнюю жизнь..
Любовь- морковь, идиотские вывески,
И конечно Борис Семеныч Владимирский,
Собственной персоной. Над пропастью во ржи.
Он насмешником был! Смехачем!
Фараоном роскошного мата,
Похотливых старух палачем,
И ценителем танца агата!
Собиратель несметных даров,
Турболина, циркона, тулита,
Диадох валтасарских пиров,
Порицатель мезуз и "талита".
Он смеялся над черной дырой,
И над Карликом красным смеялся,
Хохотал над любовью сырой
И над спелой, порой, надсмехался.
И на" цирлих-манирлих " бровей,
Пышногрудых подольских чернявок,
Гопакастых гуцульских кровей,
Напускал он ехиднейших пьявок.
Краснобай, и дельфийский вещун,
Выпивавший коньяк на двадцатник,
Умер тихо во сне словно Цадик,
Не узнав, что пришел карачун!

Дададада! Горе не беда!
Что же я имел ввиду, когда дошел сюда? А!

Он спросил- из каких же пород,
Из каких же кислот и солей
Создал, город свой каменный,Тот
Кто карминного солнца светлей.
Что за камень такой- растакой,
Что струится полынной рекой,
Что сверкает, как тайский рубин,
В небесах и в потемках глубин.?
........... ...... ........

Это "Эвен Штия!" я ему отвечал!
"ХаШтия"- и его пьют глотками,
Пьют веками, губами, руками.
Этот камень-" Начало Начал"!
Но он не услышал. Но он не услышал!
И уехал к своим "тахтамышам".
А тогда на вокзале бесстыжем
Я совал ему листик со "стишем".
На мотив лебединого льота
На великий мотив Нино Ротa!
............................... .......................
В том краю, где каждый ходит в своей короне,
И Урал Заполярный уже не строптив,
Его наверное, называют Дон Кoрлеоне,
Пусть для него играют ангелы этот мотив.