Кимельфельд Дмитрий

Полмиллиарда птиц октябрь журя,
Летят на зорьках в нильские протоки,
Их гонит скандинавская заря,
Холодных вьюг беспочвенные склоки,
Им недоступна стойкость снегиря,
Как мне, барыге, геттевские строки.
Здесь в Эйн Хароде в слитках октября
Они кричат на солнечном привале,
Несметные озера серебря,
Покуда их хамсины не сорвали,
Как, сумрачного шейха, егеря,
Которых совесть мучает едва ли.
Конец осенних праздников! Тепло.
Уже к посадкам вскопана землица,
И выпить охлажденное "мерло"
Куда, как нам с подружкою, сгодится,
Но эта речка - нежное сверло-
Ей только дай в лодыжку Клио впиться!
И тем, кому чертовски повезло
В тринадцатом столетьи не родиться,
Пусть знают - здесь и было Ватерлоо-
У Эйн Харода, где и ночь, как птица!
Здесь хан Китбук вскочил в седло,
Чтоб девами и златом поживиться.....
Везут в картонных ящиках хурму,
На "форде" от поклажи золотистом,
Вдоль берега, где в крови и дыму,
Бейбарс рубился черен и неистов!
Однако знанье это ни к чему,
Ни дамам, ни киббуцным трактористам.
И мне не взрезать вековую тьму,
Не увидать сражения изнанки.
Картины смерти так чужды уму,
Что все равно мамлюки или франки,
Собою украшают бахрому
На скатерти безносой самозванки!
За что они сражались? Боже мой!
Чего им не хватало? Милый Боже!
Ведь и тогда, с румяною хурмой,
Стелили вдоль обочины рогожи.
Феллахи торговали бастурмой,
И дни были прохладны и погожи.
Рождение империи хромой!
Над скальпами врагов проулюлюкав,
Бейбарс пришел с трофеями домой,
Чтоб стать бессмертным ангелом мамлюков!
И сотни лет мир под его чалмой
Не проронил святой свободы звуков.
Шесть сотен лет везло календарю.
Года текли бездарно и вторично,
И гуси своему гуседарю
Лишь подражали громко, но безлично.
Случалось здесь и турку-упырю,
Перекусить похлебкой чечевичной...
Я замирая, на закат смотрю.
Над этой речкой, чей рассказ так долог,
Он будто подражает янтарю,
И прячет её славу в звездный полог.
Взлетает клин, кричит: Благодарю!
И жизнь крадет, как черный археолог.