Cool Folders ® :: Дневники

Словно дальнему голосу внемлю,
А вокруг ничего, никого.
В эту черную добрую землю
Вы положите тело его.

Ни гранит, ни плакучая ива
Прах легчайший не осенят.
Только ветры морские с залива,
Чтоб оплакать его, прилетят.
Анна Ахматова "Памяти Михаила Зощенко"

Этот материал был вчерне сделан еще в прошлом году, к столетию со дня рождения классика российской литературы Михаила Михайловича Зощенко. Однако по причинам чисто технического свойства я только сейчас могу предложить его вниманию читателей.
Прием, использованный мною здесь - публикация воспоминаний современников, - далеко не нов: в свое время его с успехом применил, например, В.В.Вересаев в своих книгах "Пушкин в жизни" и "Гоголь в жизни". В предлагаемой публикации, охватывающей события последних четырнадцати, самых трагических, лет жизни Михаила Зощенко, со своими воспоминаниями выступают также современники писателя. Но, в отличие от Вересаева, в упомянутых книгах которого нет собственно авторского текста, я позволил себе дать небольшие вступления или комментарии к некоторым воспоминаниям.

1.==============

   "Сложность его натуры была поразительной, в подобных случаях принято говорить - противоречивой. Однако в том-то и штука, что натура его, характер его, при всей даже загадочности, поражали как раз не противоречивостью, а цельностью: в самых драматических условиях своей биографии Зощенко поступал именно так, как должен был поступить, в полном согласии со своей натурой и совестью. Говоря вульгарно, когда его встряхивало историей, в нем ничего не дребезжало - нестерпимо болело, оскорблялось, смертельно ранилось, но не уродовалось и не дребезжало".
Исаак Меттер, "Свидетельство современника".

   В середине тридцатых годов Зощенко начал работу над книгой отнюдь не сатирического плана - над "Повестью о разуме", или "Перед восходом солнца". Он решил на основе собственного опыта дать читателям развернутую картину воспоминаний, сопоставлений и размышлений о функциональной деятельности мозга и нервной системы человека. Книгу эту Зощенко продолжал писать и в 1942-1943 годах, находясь в эвакуации, в Алма-Ате. В конце 1943 года две из трех задуманных частей повести опубликовал журнал "Октябрь". Известный патофизиолог академик Сперанский дал работе Зощенко весьма лестную оценку.
   И вдруг, по указанию властей предержащих, публикация была прекращена. На писателя обрушился поток официально санкционированной газетной брани, завершившейся разгромной статьей в журнале "Большевик" - теоретическом органе ЦК ВКП(б). Зощенко обвинили в безыдейности, отрыве от народа, уходе в мир ирреальности и даже в "гробокопательстве". Перебравшись к тому времени в Москву, он был вызван в Союз писателей, где над ним учинили форменное судилище.

   "Мой отчим, писатель Як.Рыкачев, был на том позорном сборище, когда Зощенко уничтожали за незаконченную удивительную повесть "Перед восходом солнца". Особенно поразило отчима, что среди хулителей оказался Виктор Шкловский. Друг Маяковского, Мандельштама, Тынянова и всех "серапионов" представлялся отчиму, как и многим другим, человеком без стадного чувства, не участвующим в неопрятных играх своих коллег по дому на улице Воровского. Кстати, это ошибочное представление сохранилось до сих пор. А ведь, кроме публичного участия в разгроме Зощенко,за ним числился и такой пассаж. Когда "разоблачали" Пастернака, Шкловский находился в Ялтинском доме творчества. Вместо того чтобы обрадоваться этому подарку судьбы и остаться в стороне от позорища, он вместе с другим трусом, Ильей Сельвинским, помчался на телеграф и отбил осуждающую автора "клеветнического" романа телеграмму. Сельвинский не поленился и поносные стишки тиснуть в курортной газетке.
   Но том сборище потрясенный Зощенко сказал: "Витя, что с тобой? Ведь ты совсем другое говорил мне в Алма-Ате. Опомнись, Витя!" На что Шкловский ответил без малейшего смущения, лыбясь своей бабьей улыбкой: "Я не попугай, чтобы повторять одно и то же". В конце разносного собрания, которое, как оказалось позже, было прикидкой куда худшего судилища, Зошенко сказал, глядя в бесстыдное лицо аудитории: "Какие вы злые и нехорошие люди!".
Юрий Нагибин, "О Зощенко".

2.==============

   "В конце разносного собрания, которое, как оказалось позже, было прикидкой куда худшего судилища..." - здесь Юрий Нагибин имеет ввиду события августа-сентября 1946 года.

   "...Сталин вызвал руководителей Союза писателей и заявил, что Зощенко и Ахматова - "враги". Жданов выступил перед писателями в Ленинграде. Он говорил о М.М.Зощенко: "пошляк", "пакостничество и ерничество", "пасквилянт", "бессовестный литературный хулиган"; об А.А.Ахматовой: "поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельней". После доклада Жданова М.М.Зощенко и Анну Ахматову исключили из Союза писателей.
   Начала выходить газета "Культура и жизнь", ее статьи выглядели как обвинительные заключения. Зощенко и Ахматова изображались главными врагами, о них говорили и писали куда резче, чем о Черчелле, призывавшем показать русским военную мощь англосаксов, или чем о некоторых американских сенаторах, уже поговаривавших о "превентивной войне"."
Илья Эренбург, "Люди, годы, жизнь"

   "Подымаясь по лестнице, на площадке между четвертым и пятым этажами, видел поздней ночью сидящего на низком подоконнике Михаила Михайловича. Рядом с ним - котомочка. В первую же такую нечаянную встречу, видимо, перехватив мой удивленный взгляд на котомочку, он пояснил: "Не хочу, чтобы это произошло дома". Он ждал ареста. Жутко подумать, сколько же таких мучительно бессонных ночей или полуночей провел этот благороднейший, совестливейший человек!"
Николай Томашевский, "В этом многострадальном доме"

   "Он нам рассказывал, как в Ленинград приехал Валентин Катаев, позвонил ему и бодро закричал в трубку: "Миша, друг, я приехал, и у меня есть свободные семь тысяч, которые мы с тобой должны пропить. Как хочешь, сейчас я заеду за тобой!"
   Это было сказано в то время, когда неизвестно было, чем заплатить за квартиру и где раздобыть денег, чтобы на рынке купить хлеб. (После исключения из Союза писателей Зощенко и Ахматова были лишены продовольственных карточек. - Б.Ч.)
   Действительно, очень скоро катаевская машина появилась перед домом. В открытой машине, кроме него самого, сидели две веселые раскрашенные красотки в цветастых платьях, с яркими воздушными шариками в руках, трепыхавшимися на ветру.
   - Миша, друг, - возбужденно говорил Катаев, - не думай, я не боюсь. Ты меня не компрометируешь.
   - Дурак, - сказал Михаил Михайлович, - это ты меня компрометируешь.
   "Вот в этом-то и сказалась вся темная душа Вальки Катаева", - грустно усмехнувшись, сказал Михаил Михайлович".
Сильва Гитович, "Из воспоминаний"

   "Темная душа Вальки Катаева..."
Не только темная, но и подловатая. Вспомнился мне маленький,в один абзац, отрывок из "Окаянных дней" Ивана Бунина. Это из одесской части его дневников, датировано апрелем 1919 года: "Был В.Катаев - молодой писатель. Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: "За 100 тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки..."
   И, для полноты картины, - цитата из выступления В.Катаева на заседании президиума Правления Союза советских писателей, том самом, на котором М.М.Зощенко и А.А.Ахматову исключали из членов Союза: "Путь Зощенко был давно ясен... Отвратительное содержание и жалкая форма... Ахматова никогда не считалась крупной поэтессой, она всегда была поэтессой маленькой".

3.==============

   "...Я пробовал заступиться перед Хрущевым за М.М.Зощенко, которого продолжали обвинять (разговор этот происходил летом 1954 года - Б.Ч.) в мнимых преступлениях. Хрущев нахмурился и сказал, что "Зощенко плохо себя ведет": в Ленинграде нажаловался английским студентам. Тогда я рассказал, что произошло в действительности. В Советский Союз приехала делегация какого-то союза английских студентов... В Москве они захотели побеседовать с С.Я.Маршаком и со мной. Меня долго уговаривали, наконец я согласился и пошел в Союз писателей. Разговаривали студенты отнюдь не по-джентельменски. Я отвечал резко, а Самуил Яковлевич астматически дышал. Меня возмущало, что двух далеко не молодых писателей уговорили прийти и отвечать на вопросы развязных юнцов. Потом студенты отбыли в Ленинград и там потребовали встречи с Зощенко. Михаил Михайлович пытался отнекиваться, но его заставили прийти. Один из студентов спросил его, согласен ли он с оценкой, которую ему дал Жданов. Зощенко ответил, что Жданов назвал его "подонком" и что он не мог бы прожить и одного дня, если бы считал это правильным. Так была создана скверная версия: "Зощенко нажаловался англичанам".
   Н.С.Хрущев не дипломат, и, глядя на него, я сразу понял, что он мне не верит, да он и сказал: "У меня другая информация..." Я ушел с горьки привкусом: намерения у него хорошие, но все зависит от "информации" - кого он слушает и кому верит".
Илья Эренбург, "Люди, годы, жизнь"

   "Улица Воинова, восемнадцать. Дом писателей имени Маяковского. Большой зал с лепными потолками, амурчиками и розочками. В президиуме В.Кочетов и другие члены правления, а также призванный на подмогу К.Симонов. Докладчик - профессиональный литубийца В.Друзин. Он клеймит Зощенко - как тот посмел не согласиться с постановлением ЦК!"
Ирина Качанова-Лифщиц, "Отрывки из воспоминаний разных лет"

   Через много лет ленинградскому писателю Даниилу Гранину удалось раздобыть полную стенограмму того постыдного собрания в Доме писателей. Вот четыре отрывка из выступления там Михаила Зощенко:
   "Я дважды воевал на фронте, я имел пять боевых орденов в войне с немцами и был добровольцем в Красной Армии. Как я мог признаться в том, что я трус?"
   "Я никогда не был непатриотом своей страны. Не могу согласиться с этим, не могу! Вы здесь мои товарищи, на ваших глазах прошла моя писательская жизнь. Вы же все знаете меня, знаете много лет, знаете, как я жил, как работал, что вы хотите от меня? Чтобы я признался, что я трус? Вы этого требуете? По-вашему, я должен признаться в том, что я мещанин и пошляк, что у меня низкая душонка? Что я бессовестный хулиган?"
   "Я могу сказать - моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын... Я думал, что это забудется. Это не забылось. И через столько лет мне задают тот же вопрос. Не только враги, но и читатели.Значит, это так и будет, не забылось".
   "У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения, ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше, чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею".
   Даниил Гранин пишет:
   "Раздались аплодисменты. Хлопали два человека в разных концах зала. Аплодисменты были, в сущности, неуместны, можно сказать, нелепы, но все поняли, что в них была поддержка, сочувствие, какой-то протест.
   Одного из аплодирующих я увидел, это был писатель Исаак Меттер"

   И еще. Через несколько лет один из активнейших хулителей и гонителей Зощенко переместился с должности секретаря писательской организации Ленинграда в Москву - на повышение. По этому поводу появилась эпиграмма, принадлежащая, как утверждали знающие люди, поэту Михаилу Дудину:
Живет в Москве литературный дядя,
Я имени его не назову.
Но, говорят, был праздник в Ленинграде,
Когда перевели его в Москву.

4.==============

    "Я был в добрых отношениях с Михал Михалычем больше четверти века... Здоровья он был неплохого, я бы сказал, среднеинтеллигентского, но обожал лечиться, добросовестно выполняя советы врачей. Он очень боялся умереть. А вот в это трагическое лето, заболев совсем несерьезно, вдруг испугался не умереть. И до последнего вздоха решительно и упорно отказывался от врачей, от лекарств и даже от еды.
    Устал. Устал жить.
    Его жену, Веру Владимировну, в Союзе писателей спросили: "Где бы Вы хотели похоронить Михал Михалыча?". Она ответила: "На Литературных мостках" (Участок Волковского кладбища в Санкт-Петербурге, где похоронены многие выдающиеся деятели российской культуры. - Б.Ч.) Но ей в этом отказали под каким-то глупым предлогом. "В таком случае, - сказала она, - я хочу похоронить мужа в Сестрорецке". Там была у Зощенко дача. Этому желанию вдовы в Союзе обрадовались: "Мы сегодня же договоримся с похоронным бюро".
    А вечером того же дня наше Правление долго обсуждало текст траурного объявления в газете.
    "Обычно извещали так: "С глубоким прискорбием извещаем о кончине..." и т.д. Но умер не кто-то, а Зощенко. Правлению СП пришлось всерьез задуматься: уместно ли о Зощенко печатать "с глубоким прискорбием"? Нет, неуместно! И в "Ленинградской правде" появилось в черной рамке: "Правление Ленинградского отделения СП РСФСР с прискорбием извещает о смерти М.М.Зощенко".
Анатолий Мариенгоф, из книги "Это вам, потомки".

В черной рамке, в самом низу четвертой полосы, мелким шрифтом,,, Я хорошо помню это объявление. Как и опубликованное два года спустя в "Литературной газете", тоже в черной рамке и тоже мелкими буковками на самом незаметном месте: "Правление СП РСФСР извещает о смерти члена Литфонда Б.Л.Пастернака".
    После смерти Пастернака по рукам ходило стихотворение, авторство которого мне установить не удалось:
Поэты, побочные дети России,
Вас с черного хода всегда выносили,
И жались родные жалкою горсткой
В Тарханах, на Волковском и в Святогорском.
Мне холодно было, мне было несытно,
Но этого мало - сегодня мне стыдно.
Мы славу врагам уступаем задаром,
Как будто она не по нашим амбарам,
Как будто у нас ее край непочатый,
Поэзии истинной - хоть не печетай.
Лишь сосны с поэтом честно поступят -
Корнями обняв, никому не уступят...

Стихотворение, повторюсь, посвящено памяти Бориса Пастернака - на как пронзительно звучит в нем лейтмотив трагической судьбы Михаила Зощенко - да и только ли его одного!

    "Гражданскаю панихиду провели на рысях.
    Заикаясь и волнуясь, с отвратительной оглядкой, боясь сказать лишнее или недостаточно сказать в осуждение покойного, выступил Александр Прокофьев. Вытаращив глаза, пробубнил что-то бесссвязное Виссарион Саянов. Запомнилась мне только последняя его фраза. Сделав полуоборот в сторону гроба, шаркнул толстой ногой и сухо, с достойным, вымеренным кивком, как начальник канцелярии, изрек:
- До свидания, товарищ Зощенко.
    И вдруг:
- Слово предоставляется Леониду Ильичу Борисову. (Один из старейших питерчских литераторов, автор нескольких интересных книг, в том числе "Волшебника из Гель-Гью" - широко известной в свое время повести об Александре Грине, которого он знал лично и дружил много лет. - Б.Ч.)
   Начал он свое слово так:
- У гроба не лгут. У всех народов, во всех странах и во все времена, у верующих и неверующих, был и сохранился обычай: просить прощения у гроба почившего. Мы знаем, что Михаил Михайлович Зощенко был человек великодушный. Поэтому, я думаю, он простит многим из нас наши прегрешения перед ним, вольные и невольные, а их, этих прегрешений, скопилось немало.
   ...А Зощенко спокойно лежит в цветах. Лицо его - при жизни темное, смуглое, как у факира, - сейчас побледнело, посерело, но на губах играет (не стынет, а играет) неповторимая зощенковская улыбка-усмешка.
    ...Когда все вокруг уже двигалось и шумело, когда швейцары и гардеробщики начали выносить венки - над гробом выступил-таки читатель. Почти никто не слыхал его. Я стоял рядом и кое-что расслышал.
    Пожилой еврей. Вероятно, накануне вечером и ночью готовил он свою речь, думая, что произнесет ее громогласно, перед лицом огромного скопища людей. А говорить ему пришлось наедине с тем, к кому были обращены его слова!
- Дорогой Михаил Михайлович! С юных лет Вы были моим любимым писателем. Вы не только смешили, Вы учили нас жить... Примите же мой низкий поклон и самую горячую, сердечнуюж благодарность. Думаю, что говорю это не только от себя, но и от лица миллиона Ваших читателей".
Из письма Леонида Пантелеева Лидии Чуковской

    Михаил Михайлович Зощенко скончался 22 июля 1958 года. Было ему шестьдесят три года.

И еще раз - из воспоминаний Ирины Качановой-Лифшиц:

    "В Чехословакии был сделан знаменитый фильм "Рука". Там герой прячется от руки. Рука - символ власти. Но она не может ни соблазнить его, ни заставить служить себе. А когда герой гибнет, рука укладывает его в гроб и начинает украшать орденами.
    И сейчас, когда я думаю о Зощенко, я все яснее вижу эту руку над его могилой".
(Опубликовано в приложении "WEEKEND" газеты "Новости недели" 11.04.1996)